Андрей Радевский (г. Санкт-Петербург)

В оккупации
(Семейные воспоминания)

   26 июля 1941 года немцы захватили Могилёв. Семья моего прадеда оказалась на оккупированной немцами территории. Днём и ночью на разбитых дорогах под Могилёвом грохотали танки. Тащились обозы, окутанные пылью. Между машин и повозок плелись коровы, козы. Здесь же, в общем потоке, почерневшие от усталости и пыли, еле передвигая ноги, шли женщины, дети, старики. За ними по пятам шагала война. По ночам на западе полыхало багровое зарево. Это горели колхозные поля.Низко, почти над самой землей, летали самолеты с черными крестами на крыльях. В кузовах машин сидели наглые солдаты с поднятыми воротниками шинелей и стеклянными глазами смотрели на чужие поля. Хотелось спросить у них: «Зачем вы пришли в Россию, фрицы?»
   В Могилеве гитлеровцы держали сотни и тысячи советских военнопленных, установив в городе такие законы, при которых каждый день гибли дети, женщины, старики. Среди этих военнопленных мог оказаться и мой прадед Станислав. В 1941 году, через 15 дней после начала войны, он был призван на фронт. Начинал службу в кавалерии младшим лейтенантом. Его полк отступал на Чаусы через родную деревню Вейно, где наши части попали в котел. Но прадед не был пленён — полку удалось вырваться из окружения и с боями прорваться к своим.. В следующий раз в родной деревне прадед Станислав оказался уже после Победы.
   Фашисты очень боялись партизан, да и на фронте было не просто: дела шли совсем не так хорошо, как задумывали гитлеровцы. Красная Армия оказывала жесточайшее сопротивление, давала им отпор на всех фронтах. Фашисты несли потери в живой силе и технике, поэтому деревни и города немцы старались превратить в крепости. В деревне Вейно, где жили мои близкие, немцы создали множество огневых точек, заминировали дороги.
   В один из дней в самом начале оккупации населению было приказано собраться на площади перед зданием правления колхоза. Шли нехотя, понурив головы, оглядываясь на короткие немецкие автоматы. Офицер через переводчика сообщил, что советской власти больше нет, в деревне установлен новый порядок. Бабушка Наталья с детьми на руках и две сестры её мужа, Марыля и Катя, слушали, опустив головы. Переводчик говорил: «Вы должны слушаться господина офицера и выполнять все его приказы. За нарушение любого приказа — расстрел. Вам запрещается: ходить по улице после семи вечера, уезжать из деревни без разрешения господина офицера, пускать незнакомых людей, шуметь, укрывать от солдат фюрера продукты. Излишки немедленно будут конфискованы в пользу немецкой армии. Запрещается иметь русские книги, по которым учились ваши дети. Запрещается закрывать ваш дом. Запрещается: иметь советские деньги, документы, бумагу. Запрещается менять год рождения детей. Детей мы возьмем на учет. Когда солдаты фюрера полностью освободят Россию от большевиков, будем обучать ваших детей. Вы должны трудиться, давать масло, молоко. Стирать белье, растить овощи и фрукты, работать в огороде».
   Возле колодца женщины тихо говорили, что недалеко от Вейно, в лесу, километрах в тридцати, находился отряд партизан. Отряд действовал на переправах, взрывал немецкие склады. Но об этом старались не говорить дома. Однажды в конце лета 1941 года женщины нашей семьи решили перенести продукты в стоявший на краю огорода сарай. Готовились долго. Тихо, ночью вытащили большую часть продуктов, соль, крупы. До войны мама моей бабушки насушила несколько мешков сухарей, чтобы кормить кур. Эти мешки спрятали, потом она размачивала хлеб и кормила им мою бабушку. Что-то спрятали в сарае, что-то закопали на огороде. Потом, когда фашисты в зимние холода выгнали их из дома и им пришлось 3 года жить в сарае без света, без воды, это хоть как-то помогло им выжить. В начале октября «упали» первые заморозки. Лужи, образовавшиеся после дождей, подернулись хрупким, прозрачным, как стекло, ледком. В темном углу сарая тихо причитала Марыля. «Как же мы перезимуем в сарае?» — говорила она, и по щекам катились слезы. Наталья, моя прабабушка, громко всхлипывала. И всё-таки, несмотря на бедственное положение, они находили возможность помогать тем, кому приходилось ещё хуже. Много бездомных ходило в мороз по деревням, они голодали, мёрзли, просили продукты, чтобы хоть как-то прокормиться. Мои родные отрывали от себя и своих детей что могли — мороженую картошку, капусту, потому что понимали, что они хоть впроголодь, но проживут, а эти люди умирают от голода.
   Бабушка практически потеряла зрение из-за недоедания. Зрение ей смогли вернуть уже после войны в госпитале, где она несколько раз лечилась.
   Комендант деревни издал приказ о смертной казни для каждого, кто скрывает партизан, назначил большую награду за их поимку. Фашисты боялись партизан. Они устраивали облавы. Могли швырнуть в черную крытую машину, которая стояла рядом с комендатурой, и отправить на работы в Германию. Детей все время учили молчать, им говорили: не кричите, не плачьте, а то немцы услышат. «Молчать надо», – тихо говорила бабушка. И дети молчали. Моя бабушка не могла плакать, даже когда выросла.
   Моя прабабушка — мама бабушки Риты — часто тихонько приговаривала: «Скоро наши придут, папка ваш вернется с войны. Потерпите только, все терпят. Нам тоже нужно потерпеть. Потом спрашивала, обращаясь к каждому из детей: «Батю-то помнишь?». Славик отвечал «По-омню...», а Рита — «Нет, не помню...» Когда их отец вернулся с войны, она боялась его и убегала в лес или поле.
   Это было очень трудное время. Дети помогали взрослым растить и убирать урожай. Они пропалывали посевы, косили сено, убирали овощи. Работать нужно было от темна до темна. В осенне-зимнюю пору им приходилось штопать одежду, чинить сарай. Это был вопрос выживания. В сарае было холодно. Бабушка рассказывала, что даже ноги примерзали к полу. Возле колодца, который был напротив их дома, женщины рассказывали о том, как пытали захваченных в плен партизан, выжигали на спине звезду, обливали на морозе ледяной водой, бросали на раскаленную печь, расстреливали и вешали. Это были их односельчане, которых знали по именам, знали их родителей, братьев, сестер. Но, к счастью, деревню не сожгли, как сожгли находившуюся недалеко Хатынь...
   С каждым годом мы все дальше и дальше уходим от военной поры. Уже десятилетия отделяют нас от суровых дней войны. Уходит поколение, вынесшее тяжелый груз войны на своих плечах. Но время не имеет власти над воспоминаниями.